|
Однако точнее процесс мышления выглядит несколько иначе, чем написано выше. В едином организме можно выделить два
взаимосвязанных уровня самоорганизации. Это уровень самоорганизация организма в целом, включая и нейронную сеть, на
котором развивается и поддерживается его упорядоченная структура, и уровень самоорганизации активности нейронов в сети,
на котором распознаются условия и формируется упорядоченная активность мышц и желёз. Таким образом, помимо того, что
нейронная сеть как часть единого организма развивается и существует как диссипативная система, нейронная сеть как
взаимосвязь нейронов также воплощает в себе диссипативную систему, через архитектуру и пластичность синапсов задающую
контекст для упорядочения активности нейронов.
К примеру, можно заметить, что активность мышц всегда взаимосвязана в едином порядке с воспринимаемым — от
перистальтики, дыхания, сердечной деятельности до поддержания равновесия, предметных действий и речи. По мере накопления
опыта в условиях распознаются всё более сложные взаимосвязи, точнее становится понимание условий и целей поведения — и в
той же степени сложнее становится порядок работы мышц. В то же время, соответствуя «хаотической стороне» диссипативных
систем, мышление как неравновесные переходы имеет следствием импульсивность и неустойчивость поведения, мысли возникают
сразу, а не «плавно» перетекают одна в другую.
При этом для усложнения нейронной сети не нужно увеличение интенсивности взаимодействия со средой в том прямом смысле
как это необходимо, например, для усложнения ячеек Бенара, описанных в главе про самоорганизацию, из-за чего усложнение
нейронной сети не имеет итогом турбулентный хаос и разрушение системы. Дело в том, что любое изменение весов связей в
процессе обучения сети — это, по сути, появление новой нейронной сети, которая более точно соответствует условиям, и
которая снова усложняется при той же интенсивности взаимодействия со средой. Конечно, если не считать того, что новый
порядок в динамике нейронов может означать и более активное поведение организма. По тому же принципу происходит
биологическая эволюция, когда усложнение биосферы в первую очередь связано со случайными мутациями ДНК и естественным
отбором, а не увеличением интенсивности взаимодействия организмов со средой. К слову, можно добавить, что долговременная
синаптическая пластичность, то есть долговременная память, тоже связана с ДНК — с её «естественной» функцией синтеза
веществ, определённым образом изменяющих структуру нейрона.
Как показано ранее, в диссипативной системе всё решает целое, а не какие-либо составляющие по отдельности. В этой
связи можно опять вспомнить ячейки Бенара: несмотря на то, что в воде может быть сразу несколько валов, ни один из них,
разумеется, не существует сам по себе, диссипативная система — это одно целое и её соответствующая упорядоченная
организация поддерживается ей как целым. Так же и нейронная сеть всегда функционирует как одно целое — все процессы в
нейронной сети являются взаимозависимыми, несмотря на наличие более или менее архитектурно обособленных отделов и зон, в
которых преобладают локальные связи между нейронами. Например, даже рефлекторная реакция, которая происходит слишком
быстро, чтобы нервный импульс успел дойти до головного мозга и вернуться обратно (скорость движения нервного импульса
может достигать 120 м/с), тем не менее всё равно взаимосвязана с динамикой всей нейронной сети. Локализуясь в спинном
мозге, через него рефлекторная дуга включена в нейронную сеть организма, почему рефлекторные действия также более или
менее зависят от накопленного опыта и проводимого поведения.
В этой связи надо заметить, что учение И. П. Павлова начала прошлого века об условно-рефлекторной деятельности
является устаревшим. Идея обучения, как замыкания в коре головного мозга условных рефлексов на основе врождённых
безусловных рефлексов, которые осуществляются наследственно закреплёнными нервными путями, не имеет реального
физиологического наполнения, а сам термин «рефлекс» имеет ограниченную применимость для быстрых стереотипных действий.
Устаревшей также является возникшая в 30-х годах прошлого столетия теория функциональных систем П. К. Анохина. В то же
время предвидел современную теорию знаменитый советский физиолог Н. А. Бернштейн. В начале прошлого века он пришёл к
выводу, что построение движений разной сложности происходит на разных уровнях нервной системы, в соответствии с её
усложнением в ходе эволюции, что движение формируется процессе самого действия, чутко реагируя на изменяющуюся ситуацию,
а в памяти хранятся не готовые штампы движений, как это следует из условно-рефлекторной теории, а лишь некоторые
«предписания» для их целесообразного конструирования. Следовательно организм — не система со стереотипным поведением,
отвечающая пассивно, а система активная и целеустремленная. Иначе говоря, процесс жизни есть не простое «уравновешивание
с внешней средой», а активное преодоление этой среды. В 1928 году, то есть ещё за 20 лет до того, как это сделал
создатель кибернетики Норберт Винер, Бернштейн также сформулировал принцип сенсорных коррекций — обратной связи между
мозгом и мышцами, в соответствии с которым для выполнения какого-либо движения мозг не только посылает определенную
команду мышцам, но и получает от периферийных органов чувств сигналы о достигнутых результатах и на их основании дает
новые корректирующие команды.
Функционируя как целое, нейронная сеть и обучается как целое. Несмотря на изменения в отдельных нейронах, ввиду того,
что нейронная сеть — это одна распределённая система, в большей или меньшей степени происходит усложнение сразу всего
континуума «условия—задачи—решения» нейронной сети, конкретизация «потребностей и способностей» субъекта, применительно
к особенностям внутренней среды организма и окружающих условий. Поэтому также и реакции нейронной сети есть функция всей
системы, любая реакция «вызывается» более или менее из всего объёма нейронной сети, то есть из всего континуума опыта.
И, надо заметить, реакция не только «вызывается», но одновременно и «создаётся». Динамика нейронной сети через
сигналы рецепторов связана с внутренней средой организма и внешней средой. Поэтому, с одной стороны, реакция
детерминирована особенностями среды — и в этой части «создаётся» в сети. С другой стороны, реакция детерминирована
устройством самой нейронной сети — и в это части «вызывается» из опыта. Таким образом, в сети упорядочивается активность
нейронов, а значит, возникает информация, при этом коррелирующая одновременно и с устройством сети — с опытом, и со
средой. И можно сказать, уже эта информация непосредственно и определяет поведение.
Конкретно процесс упорядочения биологической нейронной сети связан с синхронизацией импульсной активности нейронов.
Как говорилось ранее, биологический нейрон сам по себе периодически генерирует электрические импульсы (автоволновой
процесс), поэтому торможение приводит к угнетению этой функции, возбуждение к активизации, а синхронизация означает
появление согласованности в активности разных нейронов. Таким образом, в пространстве сети формируется более или менее
упорядоченная конфигурация торможения и возбуждения нейронов, которую «возмущают» постоянно поступающие сигналы
рецепторов. Возмущение соответствующим образом отражается в изменении активности мышц и желёз, работа которых в то же
время всегда сохраняет упорядоченность, так как гомеостаз позволяет порядку в активности нейронов возмущаться около
уровня динамического равновесия нейронной сети, но не даёт разрушаться. Возмущения запоминаются сетью через изменения
весов связей, усложняя структуру нейронной сети и тем самым задавая новый, всё более точный относительно внешних условий
контекст опыта.
Афферентных нервных волокон — непосредственно проводящих нервные импульсы в головной мозг, около 3 млн., два из
которых связаны со зрительными рецепторами, один несёт информацию от спинного мозга, в котором происходит первичная
обработка сигналов от остальных рецепторов. В самом головном мозге уже около 90 млрд нейронов. В то же время эфферентных
волокон, несущих нервные импульсы от головного мозга к мышцам и железам, всего около 200 тыс.. Тем самым в нейронной
сети возникает высокая конкуренция за активизацию выхода, за счёт чего процессы упорядочения происходят активнее,
множественный поток данных динамично «сжимается» в последовательности импульсов на выходе сети. По тому же принципу,
например, ограниченные ресурсы ведут к активизации естественного отбора или конкуренции в социуме.
При этом активность некоторых нейронных ансамблей синхронизируется селективно, то есть нейроны в них начинают
функционировать более упорядоченно, чем нейроны остальной сети. Например, нейроны зрительной коры, рецептивное поле
которых содержит объект внимания, сильнее синхронизированы, чем нейроны, которые реагируют на объекты вне внимания. Одно
из первых наблюдений этого явления было сделано в 1989 году: в эксперименте нейроны, удаленные друг от друга и
отвечающие за разные участки зрительного поля, синхронизировались, если две полоски на экране двигались как единое
целое, и синхронизация не возникала, если те же полоски двигались независимо друг от друга. Вспышки нейронной
синхронизации регистрируются и в других областях мозга — например, соответствующих моторным функциям, когда внимание
обращено на проводимое действие.
Таким образом, на общем фоне более или менее упорядоченной активности сети, связанной с условиями в целом, выделяются
структуры наиболее синхронизированной активности, связанной с наиболее важными составляющими условий, которые необходимо
отразить в поведенческой реакции наиболее точно. В сознании это воспринимается как фокус внимания, наиболее чёткая и
яркая составляющая сознания. Связи наиболее синхронизированных нейронов изменяются активнее, потому наиболее всего
обучение сети происходит в контексте самых важных стимулов. При этом для синхронизации не имеет значения расстояние
между нейронами — когерентная динамика элементов диссипативной системы не зависит от расстояния между ними. Почему,
несмотря на то, что данные поступают практически одновременно и концентрируются в разных областях мозга, формируется
целостная структура синхронной активности нейронов, в которой разнородная и разномодальная информация связана друг с
другом, обобщая все качества стимула в целостный образ. При этом, например, сильная глобальная синхронизация больших
популяций нейронов присуща состоянию бездействия, глубокого сна или патологии, поскольку динамика полностью
синхронизированной сети не достаточно сложна для эффективной обработки информации. Патологические проявления имеет также
и чрезмерная локальная синхронизация — например, это тремор в болезни Паркинсона, эпилептические припадки, шизофрения,
аутизм, и т. д..
Простой аналогией синхронизации нейронов является синхронизация часов с маятниками, висящих на одной стене, описанная
в XVII веке знаменитым голландским физиком Христианом Гюйгенсом, одним из основоположников теоретической механики и
теории вероятностей. Висящие на стене часы с маятниками — это открытая система: есть подвод энергии через движение гири
часов и есть связь часов через стену. В результате, взаимодействуя через микроколебания стены, маятники часов постепенно
начинают качаться в такт. Вначале синхронизируются маятники, фазы колебаний которых наиболее близки или которые
взаимодействуют наиболее плотно. В результате их синхронизации в хаосе неупорядоченных колебаний возникает «мощный»
ведущий ритм слаженных колебаний сразу нескольких маятников, который подчиняет себе колебания остальных маятников. Если
затем воздействовать на какие-либо маятники, общий порядок будет непредсказуемо изменяться, так как одновременно зависит
от всех нюансов всей системы — от часов до стены. В нейронной сети за счёт значительно большего взаимодействия элементов
и пластичности системы синхронизация возникает за доли секунды, а за счёт особенностей нейронов и различной архитектуры
в разных отделах сети параметры волновых процессов в них отличаются.
Возвращаясь к предыдущим главам, хаотическая активность нейронов — это упомянутый более общий и более выразительный
контекст, в котором формируется конкретный порядок действий субъекта. Хаотическая динамика возникает, когда траектории
системы глобально ограничены и локально неустойчивы. В данном случае «глобальное ограничение» в виде общей и более
стабильной структуры нейронной сети задаёт общую логику возможного порядка, а её более частные и изменчивые параметры
определяют возможности порядка конкретного. В свою очередь, неравновесное состояние возникает вследствие активного
взаимодействия нейронной сети со средой, которое происходит как напрямую через сигналы рецепторов, так и опосредовано —
через собственную активность нейронов, связанную с поступлением в организм питательных веществ. В результате сигнал
любого рецептора, которых в организме человека миллионы, способен привести к масштабному изменению активности нейронной
сети, если нужным образом совпадёт с её динамикой, то есть с опытом субъекта в целом и его нынешним поведением в
частности.
Нейронная сеть как диссипативная система стремится к аттрактору, то есть к некоторому уровню динамического
равновесия, минимизации энергии, каковой процесс называется гомеостазом. Гомеостаз нейронной сети взаимосвязан с
гомеостазом организма в целом. Новые фазовые траектории гомеостаза, возникающие в контексте возмущающего воздействия
сигналов рецепторов и собственной активности нейронов, запоминаются сетью через изменения в весах связей нейронов, и
потому гомеостаз происходит уже в контексте нового опыта. Таким образом, любой опыт — это одна из фазовых траекторий
гомеостаза. Поэтому, например, какие-то «добровольные» неудобства, то есть казалось бы, «волевое» отклонение поведения
от гомеостаза — к примеру, встать, когда ещё хочется спать, на самом деле не более чем такая же траектория гомеостаза в
контексте опыта и воздействий среды по принципу «через неудобство в тактике к выигрышу в стратегии». Собственно,
физиологические основания ощущения «волевого усилия» — это, по-видимому, процесс значительной корректировки более
частным опытом начальных побуждений общего характера: преодоление страха, усталости, наоборот, сдерживание активности и
т. п..
Нейронная сеть — это динамическая система, состоящая из функционально схожих элементов, исполняющих одну общую задачу —
преобразование сигналов рецепторов в активность мышц и желёз. Все нейроны в сети объединены прямыми и обратными,
локальными и не локальными, тормозными и возбуждающими связями, поэтому активность каждого нейрона зависит от активности
всех остальных нейронов в сети и наоборот. Таким образом, весь опыт нейронной сети «размазан» по всему её пространству.
С другой стороны, архитектура нейронной сети неоднородна и содержит более или менее обособленные зоны и отделы,
архитектура связей и морфологические особенности нейронов в которых более или менее своеобразны. Что определяет и
своеобразие составляющей, вносимой ими в реакцию на выходе нейронной сети, то есть определённую функциональную
специализацию этих частей. Получается, что разный опыт одновременно и локализован в пространстве сети — в части
особенностей её зон и отделов, и не локализован — как связанный с элементами единой распределённой системы. В итоге
можно говорить только о большей или меньшей локализации разного опыта/функций в пространстве сети, а не о его строгом
разделении, несмотря, может быть, на странность такого утверждения.
Например, тот же вывод о невозможности в любой «системе мышления» строго отделить один опыт от другого был сделан в
первой главе. То же следует из представления о самоорганизации: самоорганизующаяся система не равна простой сумме своих
частей, а образует систему нового уровня. Поэтому по частям системы нельзя достоверно судить о системе в целом,
аналогично опыт системы нельзя свести к элементам и разложить на отдельные составляющие. Или, проще говоря, в нейронах
самих по себе нет никакого опыта, кроме «умения» принимать и передавать возбуждение, их иное функциональное значение
возникает только в контексте всех остальных нейронов и не может быть от них строго отделено.
В ином случае, если предположить, что опыт локализован, то нужен ещё один мозг, который будет всё знать и подключать
по необходимости части отдельного опыта, а также корректировать их обучение, чтобы даже изменяясь они тем не менее могли
адекватно взаимодействовать. У этого «гомункулуса», очевидно, должны быть свои отдельные части, которые тоже должен
кто-то подключать — и так до бесконечности. Таким образом, локализация опыта неизбежно ведёт к противоречиям и не
позволяет объяснить мышление.
Тем не менее в далёких от научной картины источниках зачастую можно встретить утверждения противоположного характера —
например, что одна часть мозга создаёт и оценивает модели поведения в другой части. Такие идеи возникают в «буквальной»
трактовке воспринимаемого в сознании, которое действительно можно интерпретировать, будто бы некое отдельное внутреннее
«Я» наблюдает за происходящим, за мыслями, создаёт и оценивает их. Опровержение таких представлений похоже на изложенное
выше. Предположим, «Я» — это некая специфическая часть мозга, которая строит и сравнивает модели поведения в другой
части. Но тогда, чтобы сравнить, «Я» должно варианты запомнить и тоже сравнить внутри себя, иначе один вариант для «Я»
не будет отличаться от другого, то есть внутри себя «Я» тоже должно моделировать. И так до бесконечности: вначале
мышление делится на «Я» и модели, которые «Я» создаёт и оценивает, потом это «Я» делится на ещё одно «Я» и модели, и так
далее. В конечном итоге от «Я» ничего не остаётся.
Можно привести другое опровержение. В такой интерпретации мышление, по сути, объясняется через взаимодействие
думающей и не думающей части — принимающего решения «Я» и неких подчиняющихся ему моделей, рефлексов, автоматизмов или
каких-либо других аналогично «не думающих» частей. Таким образом, мышление как таковое переносится на уровень думающей
части. Но если для мышления необходимо наличие думающей и не думающей части, то и думающая часть тоже должна делиться на
думающую часть и не думающую — и так до бесконечности. Получается, что думать некому, а верный ответ в итоге — мышление
всегда функция всего мозга.
Самоорганизующаяся система может быть только целым, где можно выделить элементы, организацию, уровни регуляции или
уровни активности системы; разные функции могут иметь разную концентрацию в пространстве системы, но не строгие границы,
вносить разный вклад, но не подключаться и отключаться, думать или не думать, быть главными или подчинёнными, все
процессы в самоорганизующихся системах взаимосвязаны и переходят друг в друга. Иными словами, в центре управления не
может быть других центров управления — у точки отсчёта не может быть других точек отсчёта.
Как к самоорганизующейся системе означенное относится и ко всему организму в целом, однако более выраженное
морфологическое различие органов и их менее выраженная связанность друг с другом позволяет рассматривать органы по
отдельности с меньшим ущербом для точности выводов, чем попытка изучать по отдельности части нейронной сети. Собственно,
и сам человек — это элемент других, более глобальных самоорганизующихся систем — например, социума или биологической
эволюции, поэтому его определение, как «точки отсчёта» своих решений, также имеет границы.
Из-за нелокальности опыта, нейронные сети в каком-то смысле повторяют голографический принцип, когда любая часть
изображения содержит всё изображение с уменьшающейся детализацией, в зависимости от величины фрагмента. Например, при
разрушении части сети, сохранившиеся участки до некоторой степени смогут заменять утраченные, за счёт перенаправления
импульсов по оставшимся связям, нивелируя то, что в разрушенной области могла быть «высокая концентрация» какого-либо
определённого опыта. Можно сказать, так как любой опыт в распределённом виде находится сразу во всём объёме нейронной
сети, различаясь только концентрацией в тех или иных её областях, то при разрушении возможности нейронной сети
уменьшаются — более в одном менее в другом, но не изменяются в общей сути.
Из-за нелокальности опыта также может возникать такое явление как синестезия, при котором раздражение одного органа
чувств может вызывать ощущения, соответствующие и другому органу чувств, вследствие иррадиации возбуждения с нервных
структур одной сенсорной системы на другую. К примеру, это цветовые ощущения, вызванные звуками, или когда окрашенными
воспринимаются буквы и цифры. Собственно, отчасти каждый человек является синестетом — например, каждому понятно, что
такое «сочный» цвет или «острый» вкус.
Мышление как самоорганизация означает и осознание «сразу», переключения внимания сразу на нечто «завершённое»,
понятное. Упорядочение диссипативной системы — это в целом не последовательный процесс, идущий от элемента к элементу,
от нейрона к нейрону. Упорядочение начинается со всех сторон системы, поэтому неравновесном состоянии смена динамики
происходит всегда более или менее «скачкообразно», а не плавно, то есть практически одновременно во всей нейронной сети
мозга. Тем самым вызывая более или менее выраженные «качественные» изменения и в поведении субъекта, импульсивность,
«мысль» или есть, или нет. Причём изменения и должны носить характер некоторого резкого перехода, так как поведение
всегда должно всегда иметь смысл — тот или иной, а не неопределённый.
Например, в подкорковых отделах мозга, включая спинной мозг, больше сконцентрированы вегетативные функции, то есть
эти отделы отвечают за формирование поведения наиболее общего характера, связанного с общими и простыми параметрами
ситуации — дыхание, перистальтика, сердечная деятельность, тонус мышц, поддержание позы и т. п.. Таким образом,
подкорковые отделы инициируют общую реакцию на ситуацию, воспринимаемую как общее возбуждение или торможение, некоторый
эмоциональный всплеск, понимание общего смысла, смена настроения, мотива — задающую общее направление более конкретным
действиям. В этом контексте порядок перестраивается в коре мозга — уровне нейронной сети, где больше распознаются
сложные взаимосвязи в условиях — например социальные в префронтальной (лобной) части коры. И потому кора — это уровень
организации движений, отвечающих за точную «подгонку» поведения к нюансам ситуации: объёмных мышечных синергий, движений
пространственного поля, предметных и интеллектуальных движений, в том числе речь, письмо. В процессе чего восприятие
конкретизируется и усложняется, проявляются детали происходящего, ранее вызванное поведение корректируется.
Например, внутренние и внешние условия в целом могут диктовать сон, но некоторые отдельные признаки в них — звонок
будильника — внесут свои частные коррективы. Новая ситуация повлияет на общий эмоциональный контекст, который станет уже
не таким «сонным», тем самым вызвав конкретные мысли о необходимости вставать. Они уточнят эмоциональный контекст ещё
более — и так далее до достаточной нейрогуморальной перестройки организма, чтобы попытаться встать. Процесс будет
восприниматься как «волевая» борьба со сном, так как он связан с выраженным «конфликтом» общего и частного опыта,
значительным и активным изменением направления реакций регуляторных систем организма.
По тому же принципу происходит внутренняя речь, воспоминания и т. д.. Распознавая общие взаимосвязи в условиях,
подкорковые отделы задают направление распознаванию в коре. Уточняя это направление до конкретных фраз, кора по обратным
связям влияет на подкорковые отделы, внося в их динамику соответствующие словам изменения, что воспринимается субъектом
как некоторое новое эмоциональное состояние. Одновременно подкорковые отделы задают новое общее направление
распознаванию коре, которое приводит к новым конкретным фразам. В итоге субъект и эмоционально «понимает» себя, и
соответственно этому пониманию в его сознании возникают новые слова. И так разговор с самим собой продолжается, пока
опыт и условия не приведут к смене поведения.
При этом чем проще животное, тем меньше размер коры и она меньше по отношению к подкорковым структурам. Например,
уменьшение относительных размеров коры приводит к тому, что опыт животного больше концентрируется в подкорковых отделах,
почему повреждение коры сказывается на поведении животного гораздо меньше, чем у человека. К примеру, удаление коры
мозга у человека приведёт к выпадению всего конкретного опыта, останутся только минимальные вегетативные функции. В то
же время собака после удаления больших полушарий способна передвигаться, совершая достаточно точно координированные
движения, но при этом она не различает запахов, зрительные и слуховые восприятия в значительной степени утрачены.
Взаимозависимость всех отделов нейронной сети мозга и потому нелокальность функций в том числе означает, что без
активности коры, которая за счёт обратный связей постоянно влияет на нижележащие отделы мозга, их адекватная работа
также будет невозможна. Другими словами, при удалении коры в какой-то степени будут утрачены и те общие функции
подкорки, которые вроде бы не должны пострадать — и чем больше относительный размер коры, тем больше это будет заметно.
В самоорганизующихся системах целое не равно сумме частей, то есть опыт целого не равен сумме опыта частей, поэтому
«вычитание» части нейронной сети не просто «отнимает» часть опыта, а меняет его в целом.
К изложенному в главе надо добавить, что по современным представлениям в биологических нейронных сетях в
информационном взаимодействии участвуют не только сами нейроны, но и окружающие нейроны ткани мозга — клетки глии и
внеклеточный матрикс. Электрохимические процессы в нейронах и их отростках приводят к попаданию биологически активных
веществ в межклеточное пространство, постепенно распространяясь по которому они влияют на соседние нейроны и клетки
глии, последняя в свою очередь также влияет на нейроны. Тем самым плюс к давно известным вспомогательным функциям
(питание нейронов, пространственная поддержка, миелинизация, ГЭБ) окружающие нейроны ткани мозга создают уровень
«объёмной» передачи сигналов между нейронами. Также окружающие нейроны ткани участвуют в образовании новых связей
нейронов и несут некоторые другие функции. Возможно, значение в мышлении имеют и электромагнитные поля нейронов. Можно
сказать, мышление в мозге не локализовано строго в сети нейронов, что ещё более усложняет его понимание.
***
Подводя итоги главы, понятно почему именно принцип самоорганизации стал принципом и нервной регуляции. Мышцами и
железами необходимо управлять одновременно и взаимосвязано, то есть по единой «программе», которая должна ещё и
обучаться как единое целое. В ином случае не избежать рассогласования «отдельных программ» — и потому всё равно нужен
будет единый общий «центр», корректирующий ошибки. В природе такой «единой программой» может быть только диссипативная
система, динамика которой естественным образом направлена на поддержание своего упорядоченного состояния. В результате
правильно подобранная эволюцией архитектура нейронной сети позволит обобщать активность рецепторов в активность мышц и
желёз, упорядоченную в контексте задачи самосохранения и размножения. При этом пластичность синапсов позволит сети
изменяться, тем самым уточняя стремление к самосохранению и размножению под конкретные условия среды.
Мышление как самоорганизация означает, что поступки субъекта неотделимо сочетают врождённое и приобретённое, так как
динамика открытой системы неотделима от среды. Поведение «на границе хаоса и порядка», как можно охарактеризовать
динамику диссипативных систем, означает, что поступки и предопределены опытом, и случайны одновременно. Нелинейность
самоорганизации — что к открытию может привести мельчайшее противоречие в опыте. Являясь самоорганизацией, мышление по
своей сути не отличается от биологической эволюции, поэтому смысл эволюции имеет и процесс познания, то есть процесс
выдвижения и опровержения гипотез. С тем отличием, что «выдвижение и опровержение» вариантов генетического кода — это
эволюция на уровне более общем, «естественный отбор» гипотез на более частном.
|
материалы 